При активации вызывает у цели невыносимый стыд. Особь становится одержима виной за содеянное.

Ограничения использования: не воздействует на цели с превосходящим уровнем социальной значимости.

Требуется касание объекта.

Осознаю, что в спальне тихо. Перевожу взгляд на приговоренную, но помилованную мною особь. Утирая подсохшую кровь из носа, он смотрит исподлобья.

– Что теперь будет? Что вы сделаете? – наконец, подает он голос.

Я встаю с кресла, подхожу к нему и глажу по щеке:

– Все будет хорошо, Эдик. Ты – молодец.

Ничего больше не говоря, оставляю его наедине с собой и всем, что он сделал.

Его горестный отчаянный крик я слышу даже в лифте.

Глава 19. То, что вершат победители

О том, что первый заместитель мэра города Эдуард Константинович Дорожкин вышел из окна пентхауса, с утра гудят местные пользователи социальных сетей. Большинство диванных экспертов склоняются к мысли, что ему «помогли», и все дальнейшие рассуждения, в том числе в комментариях, сводятся к перебиранию версий, кому он мог перейти дорогу.

Ни в одной из версий не прозвучало единственно верной. Насколько наши люди перестали верить в наличие чести у власть предержащих? Ведь никто даже в мыслях не предположил, что Дорожкин раскаялся и покончил с собой от невыносимых угрызений совести.

Никакого удовлетворения от его смерти я не испытываю. На место одного винтика, выбитого из государственной машины, встанет другой, в чем-то лучше, в чем-то хуже, но в целом – абсолютно такой же. С понятиями, удобный, знающий правила игры, какой угодно, но не работающий на благо общества. Идеалисты и романтики там не задерживаются. Их на пушечный выстрел во власть не подпустят, причем в любой стране.

И то, что я сделал – просто невозможность перешагнуть через свои принципы. Каким-то образом Дорожкин вошел в мою жизнь, и, узнав о том, что он натворил и продолжает творить, я уже не мог пройти мимо.

Утром я покинул отель и вернулся домой. Стараниями Славки и Вероники квартира блещет чистотой и порядком. Не всю мебель еще вернули из ремонта, но меня это не беспокоит. В дни до отъезда я здесь буду появляться только для того, чтобы переночевать.

Скинув вещи, я прикидываю, что надо успеть сделать до Штатов.

Сегодня весь день я собираюсь провести с родителями и Кирой на даче. Лето заканчивается, и насладиться одним из последних теплых денечков в окружении близких – то, что мне очень надо. Кира должна заехать к полудню, и час с небольшим, что у меня есть, я собираюсь провести, ничего не делая.

На кухне я долго смотрю на две Васькины миски для корма. Работники клининговой службы до блеска отмыли их, как и все в квартире. Подумав, решаю оставить их и изодранного плюшевого мишку, как память о моей мяукающей соратнице. Васька пережила и карликого пинчера Мальчика, который появился вместе с Яной, и саму Яну в моей жизни, и Вику, подружилась с Ричи, была свидетелем моего падения, деградации и возвращения к полноценной жизни. А потом один мелкий мстительный гад сделал то, что сделал… Открываю карту, чтобы проверить, где он, и вижу его в отеле на побережье Майами-Бич. Если покинет зону, я об этом узнаю.

Полюбовавшись на подсвеченный бассейн отеля, в который меня заселят американцы, обещаю себе окунуться в него уже через несколько дней, и тут замечаю мерцающую иконку с восклицательным знаком. Фокусирую взгляд на ней, и рядом появляется моя помощница.

– Что это значит, Марта?

– Сообщение от твоей копии. Фил-2 просит немедленно связаться с куратором. Ему нужен совет, цитирую: «Илинди, мне рискнуть, или есть еще варианты?».

– Что это значит?

– Это весь текст сообщения. Не зная контекста, сложно строить предположения.

– Понял. Займусь этим немедленно.

Отпустив Марту, чтобы не тратить резервы духа, связываюсь с Виницким. Накануне я отправил ему короткое сообщение: «Снял проклятие». Он ответил еще короче – «Молодец!». Но сейчас лучше голосом.

Мой звонок ловит его где-то на другой стороне планеты:

– У меня четыре утра, и, надеюсь, у тебя что-то очень важное, Филипп.

– Простите, Николай Сергеевич. Мне надо срочно связаться с Илинди. Моей копии на Пибеллау нужен совет.

– Она рядом, побудь на линии.

Вспыхнув от чувства ревности, – серьезно, Фил? – я слышу, как олигарх встает с кровати и куда-то идет. Звук отпертой двери, шорох тапочек по ворсу ковра, стук. Фух.

Приглушенные голоса, шуршание и из трубки доносится чистый голос роа:

– Фил, говори.

Передаю ей сообщение с Пибеллау. Какое-то время она переговаривается с Виницким, по всей видимости, прикрыв микрофон ладонью, потому что мне не разобрать слов. Длится это с полминуты, я слышу, как Виницкий что-то восклицает и матерится. Наконец, они заканчивают обсуждение. Голос Илинди тих, в нем слышится усталость и неуверенность:

– Я буду с тобой откровенна, Фил. Текущее Испытание «социально значимыми», скорее всего, провалено. Большая часть поля Испытания захвачена «боевиками». Поэтому мой ответ – «да». Пусть Фил-2 рискует и ставит все на карту.

– Я передам. Все так плохо?

– Следующая волна испытуемых будет последней, – она кажется равнодушной, но это равнодушие обманчиво. – И, если не считать Ника, наших людей среди победителей нет. И, судя по всему, не будет. Союз людей и роа неосуществим. Вероятность того, что наши цивилизации не смогут пройти Диагностику, близка к ста процентам.

– Я не знаю, что сказать.

– Ничего не надо говорить, Фил. Я была рада с тобой познакомиться, но это все было зря. Прости, я плохо тебя подготовила. Это всё. Прощай.

Гудки в трубке будто символизируют последний отсчет. Для меня все закончится, когда я на Пибеллау провалю Испытание. И эти последние, может, часы, а может, несколько дней, надо провести так…

Как будто они последние?

Именно.

Совещание мэрии, назначенное на утро понедельника, было перенесено на три часа позже из-за похорон и пресс-конференции. Мэр Хайруллин решил выступить перед журналистами с речью по поводу «безвременной кончины» своего «друга, соратника и просто великого человека» Эдуарда Константиновича Дорожкина.

Подобрав из числа аккредитованных журналистов наиболее близкого мне по возрасту, я встречаю его на подходе к зданию мэрии и, не давая опомниться, морочу ему голову:

– Виктор, доброе утро! Я – большой поклонник вашего таланта! У меня есть неопровержимые доказательства, связанные со смертью Дорожкина. Из всей вашей журналисткой братии вы самый подходящий, самый честный и лучший кандидат на то, чтобы обнародовать эти сведения! Документы у меня с собой, вот, – я открываю папку с махинациями бывшего зама мэра.

Витя Шумейко – далеко не лучший журналист, да и талант свой он раскрывал пока только скучным пересказом пресс-релизов мэрии и передовицами в духе «Пятилетку за три года!». Но насколько он осторожен в официальной прессе, настолько остер и ядовит в сети, где его, правда, под псевдонимом, читают тысячи горожан.

А еще мы с ним практически одного роста, похожи по телосложению и цвету волос, и для моих целей он, действительно, лучший выбор.

– Простите, но… Пресс-конференция мэра… Похороны Эдуарда Константиновича… Может, позже? – неуверенно говорит он, посматривая на часы. – Завтра?

– Я не займу много вашего времени. Дайте мне пять минут, не больше. Давайте зайдем в эту чудесную кофейню, где подают изумительные круассаны! Вы любите круассаны?

Забалтывая Шумейко, я прихватываю его за талию и завожу в кофейню, где усаживаю за столик на двоих в самом углу заведения. Заказав два американо и обещанные круассаны («Мне со сливками», – уточнил заказ Витя), я передаю папку с информацией по махинациям не только Дорожкина, включая его противозаконные шалости, но и по всей верхушке города. Для этого мне пришлось вчера весь вечер, сразу после визита к родителям, ездить по городу и снимать показания системы с каждого сотрудника мэрии уровнем не ниже руководителя департамента. Помотаться пришлось изрядно, но, на мое счастье, все были в городе. Тем более, что большинство из них навестило семью покойного коллеги с соболезнованиями, облегчив мне задачу.